Люди, живущие с психическими расстройствами в беларусской пенитенциарной системе, нередко становятся объектами насмешек, изоляции и репрессий, а не медицинской помощи. Их могут держать в ШИЗО, использовать как инструмент давления на других заключенных или попросту игнорировать. Бывшие политзаключенные рассказали «Вясне» о страшных условиях, в которых оказались те, кто нуждался в лечении и поддержке, но вместо этого сталкивались с жестокостью и безразличием. А врач-психиатр Павел Перепелкин, который раньше работал в СИЗО, прокомментировал услышанные истории.
«Как наказание начальник колонии помещал туда людей к нему». Истории
Игорь Пантелеев свой срок отбывал в исправительной колонии № 15. Вот истории людей, с которыми Игорь столкнулся:
— Он был «невменяемый»: у него было три личности, он себе сам что-то бормотал, разговаривал, бился с деревом. Он разговаривал сам с собой, менял голоса. Он начинал вначале Марком быть, потом он говорил голосом какой-то девушки, и еще какой-то был у него прикол, что Марк ругался с человеком, который проиграл какие-то деньги за эту девушку. И вот он стоял около дерева и постоянно, меняя голоса, ругался, бился, пищал, плакал, пытался какую-то драку устроить сам с собой, сам себя бил. Ему никто не помогал. И менты с него смеялись.
Еще там был дед, у него была память была всего 15 минут, он все время думал, что к нему мама приходит. Его содержали постоянно в ШИЗО, не выпускали его за пределы ШИЗО: только санчасть, максимум, если ему станет плоховато, и потом возвращали опять в ШИЗО его. И вот было наказание: почему — потому что он был «неадекватный», с ним невозможно было находиться в одном помещении. Второй момент: его никто не мыл, он ходил в туалет под себя, и, соответственно, в камере очень сильно воняло и было очень грязно. И вот как наказание начальник колонии помещал туда людей к нему. Это все было в колонии. Я тоже в такое наказание попадал.
А в брестском СИЗО при мне был украинец. Его на границе задержали — он ехал в Ригу. У него нашли бокс — он марихуану курил. Это было в лечебных целях, у него была справка, но мы понимаем, что в Беларуси справки европейские не действуют. У него была шизофрения, потому что ему первоначально давали таблетки какие-то, он был абсолютно адекватен, очень умный. Дали запрос родные в Украину — ему дали справку. А тут сказали: справка не котируется, должна быть справка беларусского образца — и все, ему перестали давать таблетки, и вот лично при мне он в моей камере палил костер из спичек и пытался веник курить.
То есть всем все равно было. Эти люди были для них как клоуны, они просто смеялись с них и ничего не делали, не помогали. В санчасти также — там никто ничем не помогал никому.
Илья (имя изменено) тоже отбывал свой срок в ИК № 15:
— По ощущения я встречал таких людей (я же их справку не видел). По поведению ощущается. Помощи им точно никакой там не было. Был один, который стоял и разговаривал с мусоркой. Один стоял посреди локального участка и кричал: «Бог! Пошел ты … !» Второй стоит возле сушилки и разговаривает со спортивными туфлями, которые там сушатся. Большинство из них в «низком статусе». Их там периодически в медчасть отправляли и пичкали успокоительными таблетками — и все. Через некоторое время они возвращались — потом обострение — и снова. Но как говорят те, кто там давно сидит (по десять лет): сейчас зона по сравнению с тем, как было раньше, намного лучше. Если раньше чуть ли не каждый месяц кто-то повесится, то сейчас практически такого нету.
Сотрудники милиции к таким людям претензий не [выказывали]: они же понимали, что такой человек «не в себе». Если обычный человек так себя вел, то какие-то санкции к нему бы применялись. Но они — ну ладно, посмеялись и ушли, если не бросается ни на кого. В основном вся помощь — это успокоительные таблеточки.
Сергей Монич согласен с тем, что тема людей с психическими расстройствами в пенитенциарной системе очень неосвещенная. В свой срок в ИК № 15 Сергей попадал в штрафной изолятор:
— Таких людей много. Я уверенно говорю. И не потому, что я сам такой нормальный, а все остальные дураки. Нет. Объективно есть люди, по которым видно.
Самый яркий мощный опыт — это было у меня двадцать дней в ШИЗО (два раза по десять) с безруким человеком. Я там серьезно косякнул в колонии: локализацию нарушил, вышел туда, куда нельзя было выходить. А это серьезное нарушение, даже не для политических.
«Ну, выпускайте кракена!» — так сказал Валерий Аркадьевич Лазаренко, начальник учреждения и подполковник внутренней службы. Я думаю: «Боже мой, с кем же они меня посадят?» Это просто способ давления. И вот смотрю: мелкий, сутулый, маленький с безумным взглядом человек с инвалидностью — без руки. А у него еще такая особенность, что он забывает. У него каждый день начинается заново: «Ой, а что это мы? А мы не дома у меня? А где мы?» И каждый день эта пластинка. Я разные способы использовал: например, пытался подыграть, заново с ним знакомиться. У меня сначала жалость была какая-то к нему, я приложил усилия и нервы потратил, чтобы дозваться дневальных, чтобы нашли кого-то его помыть, обстричь ногти на этой руке, потому что у него просто была рука с когтями. У него не было правой, а на левой — когти. Это совершенно жутко. Мне стоило очень многого дозваться дневальных, достучаться, чтобы наконец-то его переодели, хоть помыли и ногти обстригли человеку. Я к нему относился как к человеку с инвалидностью. С сочувствием. Он сидел со мной в одной камере, 24/7.
Психологи там работают. Они тоже в погонах, понимаете? Это формальность. Ну чем ты поможешь человеку, который себя в зеркале не узнает?
Конечно, таким людям место не там, не в колонии, а в специальных учреждениях, чтобы их как-то там лечили — я не знаю, я не специалист.
Глеб Готовко вышел на свободу в марте 2024 года. Вот история о человеке, с которым Глеб встретился во время его перевода в Следственную тюрьму № 8:
— Парень приехал в Жодино. Он был не политическим. 2021 год. Вот приехал и просто начал вести себя неадекватно. Чуть ли не вызывал на драку. Постоянно какие-то бессмысленные вызовы, выкрики, просто человек не в себе. Ему говоришь одно, а он просто не понимает, что ему говорят, то есть у него что-то свое в голове. А потом я вышел из изолятора и заехал в камеру — и он стал совершенно другим человеком. Абсолютно адекватным. Ведет логичный разговор… А потом его снова накрывает — и все. Его посадили в одиночную камеру, и начался полный бред. Он начинал кричать. Провоцировать ментов. Просто какой-то абсурд, я не знаю, как объяснить. Ему что-то приходит в голову: например, его сажают в изолятор и говорят: «Почему вы оскорбляли сотрудников администрации?» — а он отвечает: «А вы были в Афганистане?»
Ему действительно нужно было лечение, но к нему относились так, будто он провокатор. Возможно, если бы он находился в нормальных условиях, в какой-то стабильности и безопасности, то постепенно вышел бы из этого состояния. А так как там постоянный стресс, его постоянно прессуют — конечно, у него такая реакция.
«Принцип „устранить симптом любой ценой“ пора бы уже оставить карательной психиатрии XX века». Комментарий психиатра
Врач-психиатр Павел Перепёлкин работал в СИЗО № 7 Бреста с 2009 по 2019 годы. «Вясна» попросила его прокомментировать услышанные истории. Вот что он рассказал:
— Человек с ментальным расстройством в местах заключения рассматривается администрацией практически всегда исключительно как проблема. Такой человек часто менее предсказуем, контролируем, его мотивы нередко менее очевидны и могут отличаться от мотивов психически здорового. И воспринимается это администрацией не как повод к тому, что человеку нужна помощь, изменение требований к нему, а как «головная боль».
Сделать что-то с этой «головной болью», то есть избавиться от такого осужденного или заключенного, отпустить его, перевести куда-то еще, они не могут и пытаются наладить некое подобие контроля. В частности, это может быть перевод на одиночное содержание, помещение в ШИЗО, ПКТ. То есть фактически то, что используется в местах лишения свободы как наказание. Но основной мотив здесь — не наказать, а оградиться, изолировать, сделать так, чтобы «не мешал».
Но и наказание в отношении таких людей может использоваться администрацией как примитивная и отнюдь не всегда успешная попытка поведенческого контроля, по принципу «не делай так и в ШИЗО не пойдешь». Может администрация пытаться и извлечь для себя «пользу» из такой ситуации, используя таких пациентов (которые нередко, в дополнение к поведенческим особенностям, могут пренебрегать личной гигиеной) как инструмент давления на других заключенных, как это описывают освободившиеся политзаключенные.
Беларусское общество, к сожалению, на сегодняшний день еще сильно стигматизировано в отношении людей с ментальными расстройствами и особенностями, да и в целом ксенофобно. Поэтому такие люди часто становятся объектами насмешек, издевок, нередко и насилия. Не исключение здесь и сотрудники пенитенциарных учреждений. «Поржать» ведь проще, чем попытаться разобраться и понять, как можно взаимодействовать с человеком, что в своих действиях, требованиях, высказываниях можно изменить, чтобы всем от этого было лучше.
Что касается лечения. Мне сложно комментировать «успокоительные таблеточки», так как я не знаю, о каких именно препаратах речь, и не могу по имеющейся информации судить о диагнозах. Но, думаю, назначения все же были уместными. И лечение люди с ментальными расстройствами в местах лишения свободы все же получают. Другое дело, что при ряде психических расстройств лечение не в состоянии повлиять на все имеющиеся проявления. Да на самом деле это отнюдь не всегда и нужно. Это тоже часть стигматизации, когда окружающим сложно принять особенности такого пациента и формируется общественный запрос по принципу «сделайте из него нормального, такого, как все». Это на сегодняшний день далеко не всегда возможно. Да и, повторюсь, не всегда необходимо, принцип «устранить симптом любой ценой» пора бы уже оставить карательной психиатрии XX века.
Есть расстройства психики, при которых пациенты сохраняют те или иные особенности мышления (которые проявляются в речи и социальном взаимодействии), поведения постоянно или длительно, в том числе и при проводимом лечении. При этом вовсе не обязательно, что они заключают в себе опасность для окружающих или для самого пациента. Это же касается и ряда когнитивных нарушений, в частности, памяти, о которых говорят политзаключенные. Именно такие особенности часто наиболее заметны окружающим. И, скорее всего, в большинстве случаев они и обратили на себя внимание опрошенных респондентов. В гораздо большей степени это проблема не недостаточного лечения, а вопросов понимания и принятия людей с ментальными особенностями в обществе. И, конечно, в контексте уголовно-исполнительной системы эта проблема стоит особенно остро. При этом решается она примерно никак. Изолировать, посмеяться, оскорбить, наказать вместо учесть особенности и изменить подход как условиям и требованиям содержания, так и в целом, к возможности и целесообразности отбытия наказания такими людьми.
«Вести себя с ним сотрудники должны так же, как и с другими заключенными». Вопросы к психиатру
Также «Вясна» задала Павлу Перепёлкину несколько вопросов. Вот ответы на них.
— Как должны себя вести сотрудники пенитенциарных учреждений, если видят человека, потерявшего связь с реальностью? Чем это регламентируется?
— Действия сотрудников регламентируются их должностными инструкциями, правилами внутреннего распорядка, Законом «Об условиях и порядке содержания лиц под стражей», Уголовно-исполнительным кодексом. Последовательность действий будет различаться в СИЗО и колонии, так как условия там очень разные. Например, в СИЗО заключенные находятся в камере, которую контролер не имеет права открыть самостоятельно: он обязан в первую очередь сообщить о внештатной ситуации дежурному.
Но если обобщить, то в экстренной ситуации, когда человек внезапно становится неадекватным, или если человек, о котором уже было известно, что у него психическое расстройство, начинает вести себя так, что может создать угрозу для себя или окружающих, главная задача — как можно быстрее принять меры для оказания помощи. В том числе немедленно сообщить сотрудникам медицинской части о происшествии, а также руководству, которое должно принять организационные меры, которые сам сотрудник принять не может (например, вызвать скорую помощь).
Если же речь идет о людях, имеющих те или иные ментальные особенности, не представляющие угрозы для жизни и здоровья, то сотрудники должны обращаться с ними так же, как и с другими заключенными. Это включает в себя уважение к достоинству, вежливость, гуманность. И в идеале это правило должно соблюдаться в отношении всех. (Кстати, насмехаться над психически больным человеком — это уже нарушение, в том числе с точки зрения действующей нормативной базы.)
Однако есть и требования, которые людям с теми или иными расстройствами бывает сложно выполнить (например, вспомнить статью, по которой они осуждены, хотя они обязаны ее назвать, если у них серьезные проблемы с памятью), а иногда и понять. В таких случаях попытка обращаться с ними как со всеми может привести лишь к ухудшению ситуации, и именно здесь возникает ряд проблем, которые в современной беларусской пенитенциарной системе не имеют адекватного решения.
— Может быть, проблема в том, что это не ответственность сотрудников, а тех, кто отправляет таких людей в пенитенциарные учреждения? Почему они туда попадают?
— Отчасти да. Существует множество психических заболеваний, которые значительно отличаются друг от друга. И наличие ментального расстройства или особенностей развития не всегда мешает человеку осознавать последствия своих действий, понимать, что можно и чего нельзя делать. То есть само по себе психическое расстройство не освобождает человека от ответственности, в том числе уголовной.
Бывают случаи, когда человек с психическим заболеванием совершает преступление, но оно не обусловлено этим расстройством. Все очень индивидуально. Вопросы вроде «осознавал ли человек, что он делает», «понимал ли он возможные последствия» и т. д. должны рассматриваться индивидуально в рамках судебно-психиатрической экспертизы. Кроме того, вне зависимости от состояния, в котором человек совершил преступление, должно учитываться, может ли он по своему состоянию на данный момент отбывать наказание, предусмотренное за его преступление.
И вот к этой второй части (способности отбывать наказание) лично у меня есть, скажем так, много вопросов к нашим беларусским экспертам и судьям.
Но даже если бы экспертиза работала идеально, все равно были бы случаи, когда люди с теми или иными расстройствами попадали бы в СИЗО и колонии. Ведь, как я уже сказал, наличие заболевания не всегда отменяет ответственность. И в таких ситуациях должна существовать система их интеграции, гибкость требований и возможность изменения условий содержания в зависимости от их ментальных особенностей. А в Беларуси этого вообще нет.
— Может ли быть так, что люди с психическими расстройствами теряют связь с реальностью уже в процессе отбывания наказания?
— Безусловно, такое тоже случается. Это может быть связано как с самим фактом заключения, так и с другими факторами. Опять же, психические расстройства бывают очень разными и развиваются по разным механизмам.
Например, у человека, который до заключения злоупотреблял алкоголем, может развиться алкогольный психоз. В большинстве случаев его можно относительно быстро купировать — и дальше человек будет вполне адекватен.
А может, например, начаться шизофренический процесс (независимо от заключения), и это уже будет хроническое заболевание.
Или на фоне заключения может развиться депрессивный эпизод. Его тоже можно вылечить, но это требует времени, и состояние такого человека, его прогноз сильно зависят от условий, в которых он находится.
Кроме того, далеко не все психические расстройства связаны с потерей связи с реальностью. Если рассматривать этот вопрос исключительно с медицинской точки зрения, то, наоборот, таких случаев довольно мало. В основном это расстройства сознания (например, делирий) и тяжелые деменции. В большинстве случаев пациент не полностью оторван от реальности, но имеет определенные особенности во взаимодействии с ней.
— В целом кто за это отвечает?
— Закон «Об охране здоровья» говорит, что в общем случае это сфера ответственности Министерства здравоохранения. В целом я считаю, что проблема в системе государственного управления (или в ее отсутствии), которая в Беларуси создает гораздо больше проблем, чем решает.
Но этот вопрос нужно рассматривать на разных уровнях. Здесь есть и личная ответственность сотрудника, который не оказал помощь или отправил больного в ШИЗО просто потому, что тот болен, и ответственность руководства, и ответственность органов, которые должны осуществлять контроль и надзор (например, прокуратура).
— Почему люди с психическими расстройствами вообще находятся в пенитенциарной системе? Ведь, в гипотезе, им там не место.
— Это не совсем так. Психические заболевания бывают разными, и они не всегда освобождают от ответственности.
Кстати, утверждение, что психически больным «не место» в местах лишения свободы, иногда является проявлением стигмы по отношению к людям с ментальными особенностями. Потому что оно также подразумевает обобщение исключительно по признаку наличия расстройства.
Кроме того, оно часто звучит как «не сажайте их в тюрьму, отправьте их в психбольницу». То есть это все равно про изоляцию, про отстранение и нежелание понимать таких людей. А здоровое общество, на мой взгляд, должно ориентироваться на интеграцию, понимание и принятие друг друга.
Но это все теоретические размышления. А на практике в Беларуси с этой проблемой почти все устроено не так, как должно быть, и очень далеко от здравого смысла. Это системная проблема, и она не существует изолированно. Соответственно, ее нельзя решить отдельным реформированием системы здравоохранения, пенитенциарной системы или экспертизы.
Главная проблема в том, что многие годы государственное управление в Беларуси строится на создании химеры — «уникального беларусского пути». Якобы мы сохраним «лучшее» от советской системы и что-то к этому добавим.
Но в итоге получается куча лозунгов, основанных на пирамиде лжи. Декларируются громкие заявления, создаются какие-то планы, программы (оторванные от реальности еще больше, чем больной в делирии), потом пишутся фальшивые отчеты, доклады, справки и так далее.
На деле же нет ни адекватных стандартов, ни нормативной базы, ориентированной на реальность и учитывающей актуальные вопросы, ни работающей системы. И проблема пенитенциарной психиатрии в современной Беларуси — лишь одно из проявлений этого хаоса.
— Что происходит с человеком, если его психическое расстройство не лечить, а просто оставить его в колонии или СИЗО со всеми этими условиями, которые там есть?
— Здесь все может быть по-разному. Потому что и расстройства разные, и индивидуальные особенности имеют значение. В любом случае ничего хорошего не произойдет. Где-то расстройство будет постепенно прогрессировать, и это будет происходить не быстро и не всегда очевидно в короткий промежуток времени. Где-то это может быть значительное и быстрое ухудшение состояния, которое может привести и к самоубийству, и к агрессии по отношению к окружающим. Условия заключения даже при наличии лечения — это дезадаптирующий фактор (для психически здоровых людей тоже), а при его отсутствии дезадаптация будет более быстрой, а последствия — более тяжелыми.
Но основная проблема не в отсутствии лечения. Оно, как раз, как я уже говорил, чаще всего проводится (и, кстати, администрация пенитенциарных учреждений как раз давит на врачей: «Давай уже вылечи его, надоел!» — но врач не волшебник). Лечение не решит проблему отношения к людям с ментальными особенностями, не решит вопрос их содержания в неволе, проблему условий содержания и так далее. Поэтому и рассматривать эту проблему нужно не только с точки зрения медицины и лечения, она гораздо шире.